Младший сын - Страница 123

123

У костра Федор напоил боярина, не разматывая тому рук, поискал, чего бы еще взять, – добыча по праву принадлежала победителю, – отстегнул калиту от пояса, несколько серебряных колец дал ратным, остальное сунул себе за пазуху. Доспехи снять он сообразил поздно и не успел. Подъехал сам Гаврило Олексич. Вперяясь глазом, долго разглядывал пленника. Тут только Федор узнал, что полонил самого сына Олферова, Ивана Жеребца, а старый боярин, сбитый с коня, и был Олфер. Иван, с ненавистью глядя в лицо Гавриле Олексичу, спросил:

– Батюшка жив?!

Гаврило дернул бородой, не ответив. Пока с пленного сдирали бронь и шелом, Гаврило, внимательно поглядев, кивнул, протянул руку, и Федор, закусив губу, отдал дорогой топорик.

– Не забудь, Гаврило Олексич, кто его полонил!

Боярин кивнул головой, помявшись, примолвил:

– Коня получишь из добычи!

Федор со злой обидой бессилия провожал глазами ограбившего его боярина. Оружие, добытое в бою, принадлежит воину, и конь, обещанный Гаврилой, тому не замена. На такой топорик четырех коней купить можно. Вспоминая рукоять, усаженную красными каменьями, большой изумруд в навершии, золотое и серебряное письмо на гнутом лезвии топора, он чуть не плакал с досады. Ратники поглядывали на Федора сочувственно.

Полоненный разом стал ему неинтересен. Они сидели у костра, боярину развязали руки. Он был ранен и терял силы. Переглядывались молча. Вдруг Федор увидел, что по лицу боярина бегут слезы.

– Батюшка убит!

– Може, жив! – отозвался Федор. Тот поднялся, понурясь, сказал тихо:

– А уж Гаврило его не помилует!

Федор промолчал. Он, как и все, знал о старой злобе меж Гаврилой и Олфером и подумал, что теперь Олферу, и верно, наверняка не жить…

Перед утром за Иваном Жеребцом приехали. От боярина Федору привели заводного коня из захваченных. Конь был слегка ранен, и Федор ругнулся про себя, принимая повод. За великого боярина было до обидного мало! Впрочем, Гаврило Олексич обещал его не позабыть, на что только и оставалось надеяться.

Про кончину Олфера князь Дмитрий не спрашивал. Сказали – убит на рати. Прочих полоненных Андреевых бояр пока посадили в железа. Андрею, прошавшему о судьбе своего воеводы, отмолвили то же: на рати убит. Конец Олфера знал и видел только один человек, Гаврило Олексич, старый Олферов местник.

Раненого Олфера тогда, в ночь после битвы, принесли к нему в шатер. Олфер тяжело мотал головой. Гаврило зажег свечи, сел на походный раскладной столец. Олфер утвердил глаза, разглядел Гаврилу, криво усмехнулся.

– Постарел ты, Олфер! – сказал Гаврило без выражения.

– Пить дай! – прохрипел Олфер. Гаврило налил, подержал чару, потом уронил руку, влага пролилась на землю.

– Ты почто, Олфер, терем мой сжег? – спросил он глухо. Олфер кровавым глазом проводил пролитую на землю чару, потянулся – сыромятные ремни впились в руки. Хрипло молвил:

– Убьешь? Как бы не прогадать тебе, Гаврило! Андрей Лексаныч того не простит!

Гаврило горбился, не отвечая. Медленно налил и медленно выпил, глядя в огонь.

– Дай пить, Олексич! – вновь попросил Олфер. Гаврило задумчиво перевел глаза на Жеребца, сильное тело которого вздрагивало, дергаясь.

– Ты мне не гость, Олфер, – ответил он, помедлив, – нет, не гость!

Он вынул клинок, подержал, положил рядом.

– Ладно, Олексич! Все одно сын… отомстит…

– Вот смотри! – Гаврило поднял изузоренный топор. – Узнаешь? Убит твой Иван! На бою убит. Некому мстить за тебя, Олфер!

Олфер следил за топориком в руках Гаврилы, приоткрыв рот.

– Врешь!

Он бешено стал рваться, извиваясь, вдруг у него заклокотало в горле. Олфер затих и, отдышавшись, повторил:

– Брешешь, пес!

Он снова начал биться и завыл. Гаврило Олексич подошел к завесе шатра. Слушая стоны Олфера Жеребца, со злым торжеством, не оборачиваясь, повторил:

– Убит твой Иван. Мои ж люди и прирезали у меня на глазах, – сказал и почуял, что лишнее. Олфер затих, только дышал хрипло.

– Ан врешь!

В голосе Олфера отчаяние перемежалось с отчаянной надеждой. Гаврило забыл о нем, слушая глухие топоты. Вдруг испугался, что сейчас прискачут от Дмитрия и придется отдавать пленника. «Сам же он посылал убить Семена! – возразил себе Гаврило. – Ну, а он мог, и я тоже могу».

– Тоже могу! – повторил он и медленно поворотился… Тянуть все же не стоило.

– Ладно, Олфер, напою я тебя! – сказал он, взбалтывая нечто в темной стклянице и – спиной к пленнику – наливая в чашу с медом. Олфер, все так же трудно дыша, следил за Гаврилой. Оскалясь, потряс головой. Гаврило пожал плечами, налил из кувшина в другую чару:

– Гляди! – Выпил сам, потом поднес первую Олферу. Тот водил глазами по лицу Гаврилы.

– Соврал ты мне, а? Олексич? – с надеждой выдохнул Олфер.

– Испей! – строго сказал Гаврило и, приподняв голову Жеребца, поднес ему чашу. Олфер замычал, потом стал пить, крупно глотая. По мере того, как опоражнивалась чаша, запрокидывал голову, наконец отвалился.

– Спасибо тебе, Олексич, спаси тя Христос, так же бы и тебе от Господа, как ты мне – сейчас… А сын жив. Жив!!! – выкрикнул он в голос и вновь забился в веревках. Затих. Гаврило сидел сгорбясь, глядел на огонь свечи.

– Думашь, не знаю, чем ты меня напоил, Олексич?! – трудно сказал Олфер. Гаврило поднял глаза, твердо упершись в очи Жеребцу, пожевал губами.

Олфер начал метаться, крупный пот каплями стекал по лицу.

– Зарезал бы ты меня лучше! – простонал он и начал громко икать.

– Ничо, и так помрешь, – вымолвил Гаврило вполголоса, в задумчивости глядя на клинок.

123